Автор: Юлия Ceргeeвна Крижанская, кандидат психологических наук, генеральный директор Независимого аналитического центра (Санкт-Петербург).

 

Вы приходите на работу, и ваш начальник встречает вас целым ворохом комплиментов. С чего бы это? Вы действительно так хорошо выглядите сегодня, или ему от вас что-то нужно? А может, у него просто хорошее настроение? Вы рассказываете о своих проблемах другу, а он вдруг посредине разговора извиняется и просит отложить разговор на завтра. В чем дело? У него какое-то срочное свидание именно сейчас, или вы ему просто надоели со своими проблемами?

Таких «проблем» ежедневно возникает множество и главное, что мы заинтересованы в их правильном решении — от этого зависит наше понимание других людей, наше собственное дальнейшее поведение и судьба наших отношений с другими. Если комплименты в свой адрес можно объяснить новым красивым платьем, то это одно, а если они лишь подступы к тому, чтобы послать вас в длительную командировку, то совсем-совсем другое. Если друг прервал разговор, скорее всего, потому что у него срочное дело, то можно будет потом вернуться к разговору, а если ему надоело вас слушать, наверное, не стоит продолжать пытаться рассказать ему о своих сложностях.

Понимание действий другого очень важно для успешного общения с ним. В любом взаимодействии мы каким-то образом, даже не задаваясь специальными вопросами, получаем представление о том, «почему» и «зачем» человек сделал что-то. Конечно, иногда это требует специальных размышлений, но чаще всего уже при восприятии поступков человека мы одновременно «воспринимаем» и причины этих поступков. Каким образом мы видим истоки действий других — его мотивы, намерения, цели и т.п., какие механизмы в социальном восприятии позволяют нам видеть причинно-следственные связи в поведении других людей?

И восприятие на основе стереотипа, и эмпатическое понимание дают нам возможность строить предположения о причинах и следствиях поступков. Стереотипизация и эмпатия дают нам возможность наделить человека теми или иными чертами, качествами или состояниями и на этой основе пытаться прогнозировать его поведение.

Например, бабушка постоянно сидит с внуком потому, что ей это очень нравится и у нее нет другой радости — она же бабушка. Любой профессиональный бухгалтер всегда вовремя будет платить за квартиру — он же бухгалтер. Жена постоянно по вечерам скандалит — это естественно, она так устает на работе. Она всегда в плохом настроении и в выходные дни — это также понятно: она устает от детей, а в отпуске она очень устает от солнца (дождя, ветра, ничегонеделанья).

Так довольно часто объясняются разные действия людей, однако далеко не всегда эти объяснения можно признать верными. Чаше всего они приводят к ошибкам — оказывается, что бабушка сидит с внуком через силу. Кроме того, она хочет выйти замуж, и внук мешает ее личному счастью. Бухгалтер только на работе строг и пунктуален, а дома всем заправляет жена, у которой никогда нет денег.

Наконец, выясняется, что жена всегда всем недовольна дома потому, что полюбила другого. Когда же она создала семью с этим любимым и вы приходите в гости к своим детям в ее новый дом, вы вдруг видите, что она не усталая и поэтому ласкова и ровна со всеми, даже с вами. Получается, что верное понимание причинно-следственных отношений трудно достигается на основе стереотипа и эмпатии.

Особенно явно видна недостаточность этих путей восприятия, а иногда и неуместность их, когда наша оценка, наш вывод из «социальной перцепции» имеет выраженную «материальную» форму, т.е. тогда, когда наши оценки сами по себе каким-то образом фиксируются, закрепляются и обязательно оказывают влияние на дальнейшие события.

Типичный пример таких ситуаций — «прямое» оценивание: в школе, когда ученику выставляют оценку за приготовленный урок; в ситуациях экспертного анализа, например, в деятельности различных жюри и комиссий, когда выставляется «оценка» каким-нибудь художественным произведениям или техническим проектам; в суде, где выносится приговор, который обязательно связан с той или иной «оценкой» обвиняемого и его действий.

Во всех этих и подобных им ситуациях результат восприятия «оцениваемого» человека имеет для этого человека или для его работы огромное значение, часто определяющее. Конечно, большинству из нас хочется, чтобы оценки были справедливы и уж, во всяком случае, не ошибочны.

Однако социальная перцепция не ограничивается приписыванием качеств, черт и состояний (выяснением, «какой» человек), она обязательно должна включать и понимание причин поведения (ответы на вопросы «почему?», «отчего?», «зачем?» и т.д.) Для каждого из нас понимание истоков действий другого человека чрезвычайно важно и актуально.

В процессе социального взаимодействия человек воспринимает другого вместе с его действиями и «через» действия. От адекватности понимания действий и их причин во многом зависит построение взаимодействия с другим человеком и в конечном счете успешность совместной деятельности. Существует довольно обширное направление в социальной психологии: исследования процессов и результатов каузальной атрибуции (приписывания причин) поведения.

 

1. Модели каузальной атрибуции

Возникновение интереса к процессам каузальной атрибуции обычно связывают с работами выдающегося американского психолога Ф. Хайдера. Размышляя о том, как происходит «наивный анализ поведения» у любого обычного человека, Хайдер указал на решающую роль приписывания другому намерения совершить поступок при установлении степени ответственности за него.

Он считал, что «наивное» понимание исходит из двух предположений: люди ответственны за свои намерения и усилия, но в меньшей степени за свои способности, и чем больше факторы окружающей среды влияют на действие, тем меньшую ответственность несет за него человек.

В этих положениях Хайдер отметил два пункта, вокруг которых впоследствии развивалась теория атрибуции: это, во-первых, различение намеренных и ненамеренных действий, а во-вторых, различение личностных и средовых атрибуций, или вопрос о локализации причины.

Вопрос о намеренности действия включает в себя вопрос о собственно намерении и вопрос об осознаваемых или предвидимых результатах. Действительно, в любой ситуации очень важно понимать, поступает ли человек намеренно или случайно, предполагает ли он возможность появления тех или иных результатов, или они являются для него полнейшей неожиданностью. Это можно заметить во многих привычных разговорных формулах.

Когда человек говорит: «Я вижу, что я вас расстроил, но поверьте, я совсем не хотел этого», — он объясняет что его поступок был не намеренным. Когда же он говорит: «Я знаю, что говорю вам неприятные вещи, но я совсем не хочу вас обидеть и надеюсь, что вы меня так не поймете», — он сообщает, что результат его слов (обида собеседника) им предполагается как возможный, но намерения такого нет.

Что касается различения личностных и средовых атрибуций, т.е. приписывания причин действия либо человеку, являющемуся «автором» действия, либо внешним по отношению к нему факторам, то этот вопрос так же действителен и актуален при понимании поведения человека.

Одно дело сказать, что «он поступил так, как считал нужным», и совсем другое, что «его к этому вынудили обстоятельства», — каждый человек сразу чувствует, что за этими высказываниями должны следовать разные предположения о дальнейшем поведении этого человека в подобных ситуациях. По сути дела, различение внутренних и внешних причин так или иначе постоянно проявляется при объяснении своих и чужих поступков.

При построении своей модели процесса атрибуции Хайдер попытался учесть оба этих важных вопроса. Основоположника теории атрибуции больше всего волновало, как определяется степень ответственности за поведение. Он предложил модель «наивного анализа поведения», проведя который, человек может решить вопрос о степени личной ответственности за то или иное поведение.

В основе его модели каузальной атрибуции лежат следующие предположения. В любой ситуации в поведении человека наблюдатель может выделить две основные компоненты, определяющие действие, — это старание и умение. Старание определяется как произведение намерений совершить действие и усилий, приложенных для осуществления этих намерений. Умение же определяется как разность между способностями человека по отношению к данному действию и «объективной» трудностью, которую надо преодолеть для его совершения, причем на преодоление трудностей может еще повлиять какая-либо случайность.

Так как намерения, усилия и способности «принадлежат» действующему человеку, а трудность и случай определяются внешней ситуацией, то «наивный наблюдатель», приписав основное значение какому-либо из этих параметров, сможет делать вывод о том, почему человек совершил действие, — потому, что «он сам такой» (приписать ответственность действующему), или потому, что «так сложились обстоятельства» (причина действия связана с внешней средой). Таким образом, в соответствии с представлениями Хайдера, наблюдатель, владея информацией только о содержании действия, может объяснить поступок либо личностными особенностями, либо причинами, локализованными в силах окружения.

Представим себе традиционный сбор школьного класса, посвященный 20-летию окончания школы. Мы приходим туда и узнаем, что кто-то добился очень больших успехов в жизни, работе, кто-то наоборот, ничего не добился. Можно предположить, что в этой ситуации мы будем не только ее констатировать, но и пытаться объяснить уровень достижений наших соучеников. Причем наш анализ во многом сходен с анализом по схеме Хайдера.

Какой информацией о каждом мы располагаем? Мы не виделись 20 лет, однако у нас сохранились воспоминания, представления о «личностных ресурсах» каждого — его способностях. Кроме того, мы примерно представляем себе «силы окружения» — мы живем в одном мире, мы «знаем» (или нам кажется, что знаем) «трудность задачи» достижения успеха, привходящие факторы и т.д.

И вот про кого-то мы думаем: «Как ему повезло (а может, теща помогла?), он добился многого без всяких шансов на успех». Здесь явно проскальзывает следующая мысль. Добиться успеха трудно, ресурсы этого человека, на наш взгляд, минимальны, следовательно, его успех — не его заслуга, за это отвечает случай (повезло) или чья-то помощь (теща) и т. д.

Иными словами, здесь мы делаем заключение о внешних причинах достигнутого результата (неличностной каузальности). При этом мы неосознанно присваиваем значительно больший вес факторам окружения (во главе с тещей) одноклассника по отношению к его личным усилиям и возможностям.

Про кого-то мы думаем совершенно иначе: «Сам виноват, при таких возможностях — и ничего. А ведь от него так много ждали. Скорее всего, лень сгубила». Здесь видно другое: наши представления о «личностных ресурсах» предполагали, что способности у человека большие, явно сильнее «сил окружения», но успеха нет.

Значит, усилий не прилагал, заключаем о внутренних причинах плачевного итога (личностная каузальность) с акцентом на неприложение усилий (лень) и заодно производим приписывание ответственности («сам виноват»). У кого-то третьего, когда нельзя заподозрить леность, в случае неуспеха будем думать об ударах судьбы, опять обращая внимание на силы окружения, и т.д. и т.п.

Анализ необщих эффектов действия как будто бы приводит к выяснению его причин. Однако, по представлению исследователей Джоунса и Дэвиса, необходим еще один шаг — выяснение степени социальной желательности того действия, которое совершено. Действительно, если поступок высоко желателен с точки зрения какой-либо группы, то в таком случае его причиной может быть не какая-то особенность личности, а характеристики объекта.

Предположим, что в битком набитом вагоне метро трое разных людей в сложнейших условиях читают один и тот же скучный и малохудожественный роман. Один из них — литературный критик, второй — школьник, третий — инженер. Кому из них можно с уверенностью приписать любовь к плохим романам? Первый, скорее всего, читает в силу профессиональной необходимости (высокая социальная желательность), и, следовательно, ничего нельзя сказать о его отношении к данному роману и автору.

Инженер может быть признанным в своем отделе знатоком литературы и читает также в силу социальной ценности этого романа как нового, о котором еще можно рассказать и на котором подтвердить свой авторитет. А вот что касается школьника, то поскольку мы не подозреваем, каким образом чтение этого романа может быть для него социально желательным, то здесь можно предположить, что он как раз любитель такого рода литературы.

Следовательно, вторым важным фактором, управляющим приписыванием причины совершаемого человеком действия, является степень его социальной желательности. О значимости этого фактора свидетельствуют многочисленные наблюдения, показывающие, что для оценки готовности человека действовать определенным образом значительную роль играет такое его поведение, которое не может быть оправдано («списано») за счет социальной желательности.

Например, если испытуемые слушали некоторое сообщение или доклад через дверь (ситуация подслушивания), то высказанное докладчиком мнение они в большей степени приписывали его собственной позиции, чем в случае, когда тот же доклад они слушали как участники публичного выступления. В последнем случае они допускали, что позиции, высказываемые докладчиком, могли быть вызваны желанием понравиться аудитории — социальной желательностью.

Влияние фактора социальной желательности проявляется во многих исследованиях, вскрывших большую информативную ценность поведения «выходящего из роли», по сравнению с поведением, удовлетворяющим требованиям определенной социальной роли.

Так, в одном из экспериментов испытуемым предлагали описание некоего учителя, которое в одном случае не выходило за рамки обычного ролевого поведения (учитель развешивал по стенам наглядные пособия, готовился к уроку), а в другом случае несколько отклонялось от обычных ожиданий (учитель организовывал кружок современной музыки, пробовал новые формы обучения). В обеих ситуациях испытуемых просили оценить учителя по группе параметров.

Оказалось, что во втором случае (поведение, не соответствующее привычному представлению о роли) оценки были более полярными, чем в первом (типичное ролевое поведение). Иначе говоря, если человек ведет себя так, как «нужно» (т.е. социально привычным и желательным способом), то это малоинформативно, и его трудно как-то оценить, поэтому ему и ставят «средние», «никакие» оценки, если же он ведет себя не так, как предполагалось, то это несет значимую информацию о нем, и оценки сдвигаются к краю, поскольку теперь о нем можно хоть что-то сказать.

В этом смысле, чем меньше социальная желательность действия, тем увереннее приписываются причины поведения.

 

2. «Ошибки» атрибуции

Результаты многих исследований свидетельствуют о том, что в экспериментальных условиях люди часто оценивают других людей так, как если бы они производили определение причин их поведения по той или иной схеме каузальной атрибуции. Однако сомнительно, чтобы в реальной жизни все именно так и происходило.

Рассмотренные модели предполагают сложный анализ разнообразной информации о действиях человека. Между тем далеко не всегда в нашем распоряжении есть вся необходимая информация и время для ее анализа.

Например, кто-то опаздывает на свидание с приятелями. Один из ожидающих считает, что это связано с плохой работой транспорта, другой предполагает, что опоздание — результат легкомыслия того, кто опаздывает, третий начинает сомневаться, не сообщил ли он опаздывающему другое, неверное время встречи, а четвертый считает, что их специально заставляют ждать. Таким образом, у каждого свои представления о причине опоздания.

Первый видит ее в обстоятельствах, второй — в особенностях личности опаздывающего, третий видит причину в себе, а четвертый считает опоздание намеренным и целенаправленным. Причины приписаны совершенно разным моментам, причем связано это, вероятно, с тем, что приятели по-разному проводят атрибуцию. Если бы каузальная атрибуция действительно представляла собой ту строгую логическую процедуру, какой она предстает в моделях, то, вероятно, результаты были бы более близкими.

Получается, что, с одной стороны, вроде бы нет возможности осуществить правильную атрибуцию, а, с другой стороны, результаты атрибуции причин поведения «налицо» и не только в экспериментах, но и в реальной жизни. По-видимому, в реальных ситуациях приписывание причин происходит, но как-то «неправильно». Следовательно, важно установить закономерности этой «неправильной», но реальной атрибуции.

Атрибуция зависит от точки зрения на ситуацию. Любая ситуация «изнутри» выглядит иначе, чем «снаружи», и, более того, можно говорить о разных ситуациях для того, кто действует, и для того, кто наблюдает. Соответственно и приписывание причин у действующего и наблюдающего происходит по-разному.

Информационные различия между наблюдателем и деятелем заключаются в различном владении информацией о действии — деятель знает об «истории» действия больше, чем наблюдатель, он также «знает» свои желания, мотивы, ожидания об этом действии, а у наблюдателя этой информации нет.

Различия в восприятии заключаются в том, что действие по-разному видится с точки зрения деятеля и наблюдателя: для наблюдателя поведение является «фигурой» на фоне ситуации, для деятеля же именно условия ситуации являются «фигурой», из которой нужно выбрать поведение.

В результате наблюдатель склонен постоянно переоценивать возможности личности, роль диспозиций в поведении действующего. Эта «неправильность» получила название «фундаментальной ошибки атрибуции». Наряду с ней выявлены также другие «ошибки атрибуции», связанные с характером используемой информации. Это в первую очередь ошибка «иллюзорных корреляций» и ошибка «ложного согласия».

Ошибка «иллюзорных корреляций» возникает из-за использования априорной информации о причинных связях. В соответствии со своими представлениями человек склонен в ситуации выделять одни моменты и совершенно не замечать других и вместо поиска причин просто вынимать из памяти то, что ближе лежит.

Скажем, если что-то болит, то это потому, что, «наверное, что-то съел». Интересно в этом отношении обратить внимание на то, как объясняют молодые родители плач своего младенца. Одни склонны «переводить» плач как просьбу о еде и кормят ребенка, другие считают, что «ему холодно», и утепляют его, третьи уверены, что «у него что-то болит» и приглашают врача и т.д. и т.п.

Поскольку достоверно установить причину плача в каждом случае очень трудно, то очевидно, что при атрибуции используются какие-то предварительные представления о том, почему дети плачут. Если ребенок, например, постоянно переедает, то причина и следствие начинают меняться местами. У него действительно очень хороший аппетит или его родители чаще всего именно так истолковывали его плач и приучили его есть много.

Если рассматривать «механизм» ошибки «иллюзорных корреляций» как влияние ожиданий о причинах тех или иных действий, то очень важен вопрос о происхождении этих ожиданий. Почему одни родители полагают, что ребенок все время голоден, а другие, что все время болен? Почему одни люди, почувствовав себя плохо, в первую очередь вспоминают, что они ели в прошедшие сутки, а другие, где они нервничали?

Очевидно, что «иллюзорные корреляции» появляются у человека в силу разных обстоятельств — прошлого опыта, профессиональных и иных стереотипов, полученного воспитания, возраста и личностных особенностей и многого другого. И в каждом случае иллюзии будут свои, а следовательно, и атрибуция различная.

«Ошибка ложного согласия» в атрибуции состоит в том, что приписывание причин всегда происходит с эгоцентрической позиции — человек отталкивается от своего поведения, причем переоценивая его обычность и распространенность. Вот пример.

В одном из экспериментов испытуемых просили полчаса походить по территории университета с рекламным плакатом «Ешьте у Джо». Те, кто соглашались на это, считали свое поведение вполне обычным и находили, что отказ в такой просьбе — следствие особенностей личности отказавшегося. Те же, кто отказался выполнить просьбу, считали, что это как раз обычно и нормально, а вот согласие свидетельствует о каких-то личностных особенностях.

Второй класс причин, вызывающий различия в атрибуции причин — мотивационная предубежденность, — хорошо иллюстрируется в таком эксперименте: испытуемые должны были научить считать двух учеников, якобы находящихся за стеклянной перегородкой с односторонней прозрачностью. Один из учеников не проявлял успехов в учении, другой очень быстро учился. Испытуемые («учителя») склонны были приписывать неудачу ученикам, а удачу — самим себе.

В случае же, если испытуемым сообщали, что их «педагогическая деятельность» будет записываться на пленку для последующего анализа, т.е. они узнавали о последующем гласном обсуждении, то атрибуция менялась — испытуемые были склонны нести ответственность скорее за неудачу, чем за успех обучения.

Получается, что атрибуция каждый раз проводится таким образом, чтобы ее результаты не противоречили представлениям о себе, чтобы подтверждать самооценку. Если зрителей не предполагалось, то поддерживалось представление о себе как хорошем преподавателе, если же считалось возможным гласное обсуждение, то испытуемые представляли себя скромными и самокритичными. В этом и проявляется мотивационная предубежденность, или мотивационная ошибка атрибуции.

Представьте себе лектора (докладчика, выступающего), который вдруг видит, что какой-то человек встает и, нисколько не стесняясь, выходит из аудитории. Если лектор молодой, не уверен в себе, то ему будет казаться, что вышедшему стало скучно или он что-то неправильно сказал; уверенный в себе человек решит, что тот, кто вышел, просто невоспитан, не умеет себя вести и т.д. Просто же опытный человек знает, что чаще всего выход из аудитории никак не связан с лектором и лекцией — человек вышел в связи со своими обстоятельствами. Однако во всех этих атрибуциях явно «просвечивает» мотивация.

Таким образом, исследования показывают, что существует множество «ошибок атрибуции», вызванных разными причинами, в силу которых атрибуция приводит к различным результатам. И если вспомнить нашу компанию ожидающих друзей, то можно предположить, что их мнения вызваны разными «ошибками». Один исходит из представления, что чаще всего причина опоздания — транспорт (иллюзорная корреляция); другой считает опоздание совершенно недопустимым для себя и поэтому связывает его с легкомыслием приятеля (ложное согласие); третий не уверен в себе, четвертый…

У каждого свои «ошибки», свои атрибуции и свои причины этих атрибуций, и непонятно, кто же прав, кто виноват, когда все-таки понимание действий других, каузальная атрибуция является верной?

3. Каузальная атрибуция как механизм восприятия

Для более или менее четкого определения места процессов каузальной атрибуции в социальной перцепции необходимо определить тот класс ситуаций, в которых происходит приписывание причин поведения, т.е. ответить на вопрос: «Когда происходит каузальная атрибуция?».

К сожалению, ясного ответа на этот вопрос пока нет. Получается, что практически все, что происходит в восприятии человека человеком, можно рассматривать как атрибуцию черт, качеств, оценок или состояний. Однако это не представляется правомерным, поскольку все-таки можно определить ситуации, в которых приписывание причин действиям другого и своим выглядит более органично, чем во всех остальных.

Важно, что знание закономерностей и «ошибок» каузальной атрибуции помогает сделать ее более эффективным орудием для налаживания взаимодействия. Скажем, знание о существовании «фундаментальной ошибки атрибуции» может направить наше восприятие по более правильному пути учета различных ситуационных воздействий на человека.

Понимание роли перспективы наблюдения в атрибуции также очень важно. В конце концов, что значат привычные слова: «Если бы ты был(а) на моем месте, ты бы думал(а) (делал(а), воспринимал(а)) иначе?» Они как раз и означают имеющееся у каждого подспудное знание о том, что с разных точек зрения все выглядит по-разному. В этом плане очень важно осознание своего стиля атрибуции, который присутствует в любом общении. Опыт психологов, занимающихся «атрибутивной психотерапией», показывает, что во многих ситуациях осознание и смена стиля приписывания причин приводят к увеличению успешности общения.

 

Научитесь лучше понимать людей изучив курсы «Психология мотивации и влияния» и «Развитие интуиции и наблюдательности»: