Элита: история термина и его применение

Элита представляет собой группу, совершенно отличную от других. Ее даже едва ли можно назвать классом. Элита — это качество, воля, мораль. История термина «элита», его значение, применение и смысл, который вкладывали в него различные поколения.

Автор: Геннадий Константинович Ашин, основоположник научной элитологии в России, профессор кафедры философии MГИMO, доктор философских наук, заслуженный деятель науки РФ.

 

В XX веке понятие элиты прочно вошло в социологические и политологические словари. Вошло, несмотря на многочисленные возражения со стороны целого ряда социологов, целого ряда направлений социально-политической и социологической мысли. Мнение о том, что термин «элита», введенный в социологию В. Парето, неудачен, что элитаристы, считая элиту субъектом политического процесса, принижают роль народных масс, что он противоречит идеалам демократии, неоднократно высказывалось в литературе, причем авторами, придерживающимися самых различных политических ориентации — от коммунистов до либералов.

Один из основоположников современных концепций элиты Г. Моска в большинстве своих работ старался обходиться без этого термина. Против него возражает и ряд сторонников теории политического плюрализма, полагающих, что термин «элита», годный для характеристики примитивных политических систем, неприменим при анализе современных демократических структур.

Правда, и они, рассматривая современные политические системы, считают возможным использование этого термина при анализе тоталитаризма, когда дихотомия элита — массы может оказаться эвристической. Так, в частности, полагают английские политологи С. Мор и Б. Хендри, не без основания утверждающие, что теории элиты приложимы к коммунистическим политсистемам, где власть сосредоточена в руках руководства компартий, образующих авторитарную элиту, контролирующую все стороны социальной жизни.

Наконец, против этого термина высказываются радикальные демократы, считающие, что наличие в обществе элиты означает узурпацию ею власти у народа (или хотя бы части этой власти); они полагают, что уже само делегирование народом власти лишает его части суверенитета (собственно, эту мысль высказывал еще Руссо, считавший, что делегируя суверенитет, народ лишается его). Но тут неминуемо возникает вопрос о технической возможности управлять обществом без элиты. Известно, что Р. Михельс, а за ним большинство современных элитологов дают отрицательный ответ на этот вопрос.

Есть и чисто терминологические возражения, касающиеся того, что неправильно и даже аморально применять термин «элита», этимология которого не допускает сомнений в том, что имеются в виду лучшие, наиболее достойные люди, по отношению к власть имущим, среди которых мы чаще видим людей циничных, неразборчивых в средствах, жестоких; недаром Ф. Хайек писал в «Дороге к рабству», что «у власти оказываются худшие». Возникает вопрос: можно ли применять термин «элита» по отношению к власть предержащим, среди которых слишком часто оказываются наиболее изворотливые, честолюбивые люди, готовые ради своего властолюбия к любым, самым беспринципным компромиссам.

Но хотя все эти возражения имеют основания, отказ от термина, который отражает определенную социально-политическую реальность, определенное социальное отношение, сам по себе неконструктивен. Раз существует определенное явление — особая роль правящего меньшинства в социально-политическом процессе, значит, нужен и соответствующий термин, фиксирующий его. Иное дело, что Парето ввел не самый удачный термин, но искать ему замену на другой — «правящая верхушка», «господствующий класс», «правящее меньшинство», «господствующие слои» «контролирующее меньшинство» и т.д. мало что дает — ведь это будет спором о словах.

В этой связи вспоминается позиция Б. Рассела, который ссылаясь на Ф. Бэкона, говорил о том, что достаточно уточнить термины, чтобы устранить большинство споров, которые и ведутся из-за разного понимания слов. Итак, бессмысленно вести спор о словах, гораздо плодотворнее дискуссии не терминологические, а содержательные, прежде всего, о месте и роли элиты в социальной структуре общества, о том, определяет ли она социальный процесс, является ли она внеклассовой социальной группой, выражающей интересы общества в целом, как настаивает ряд авторов, или же это верхушка господствующего эксплуататорского класса, осуществляющая государственное руководство во имя поддержания социальной системы, которая ставит этот класс в привилегированное положение, позволяя эксплуатировать народные массы.

 

Этимология термина элита и его применение

Термин «элита» ведет свое происхождение от латинского eligere —выбирать; в современной литературе получил широкое хождение от французского elite — лучший, отборный, избранный. Начиная с XVII века он употреблялся (купцами, в частности) для обозначения товаров наивысшего качества. В XVIII веке его употребление расширилось, он начинает употребляться для наименования «избранных людей», прежде всего, высшей знати, а также отборных (»элитных») воинских частей. С XIX века понятие это стали использовать также в генетике, селекции, семеноводстве для обозначения лучших семян, растений, животных для их дальнейшего разведения.

В Англии, как свидетельствует Оксфордский словарь 1823 года, этот термин стал применяться к высшим социальным группам в системе социальной иерархии. Тем не менее, отметим, что понятие элиты не применялось широко в общественных науках вплоть до начала XX века (т.е. до появления работ В. Парето), а в США — даже до 30-х годов нашего столетия. Однако вряд ли можно сомневаться в том, что этимология может иметь сугубо вспомогательное значение при определении содержания понятия, которое выступает как момент, узловой пункт, а отчасти и результат определенной социальной концепции.

Что же такое элита? Выше уже отмечалось, что при ответе на этот вопрос в построениях элитаристов мы не только не обнаружим единодушия, но, напротив, натолкнемся на суждения, порой опровергающие друг друга. Похоже на то, что элитаристы сходятся только в одном — в постулировании необходимости элиты для общества. Во всех других аспектах между ними больше разногласий, чем согласия.

Если суммировать основные значения, в которых этот термин употребляется социологами и политологами, то получится весьма пестрая картина. Начнем с определения Парето, который, собственно, и ввел это понятие: это лица, получившие наивысший индекс в своей области деятельности, достигшие высшего уровня компетентности (»Трактат о всеобщей социологии»).

В другой своей работе Парето пишет, что «люди, занимающие высокое положение соответственно степени своего влияния и политического и социального могущества,… «так называемые высшие классы» и составляют элиту, «аристократию» (в этимологическом значении слова: aristos — лучший) … большинство тех, кто в нее входит, как представляется, в незаурядной степени обладают определенными качествами — неважно, хорошими или дурными, — которые обеспечивают власть».

Среди других определений отметим следующие: наиболее активные в политическом отношении люди, ориентированные на власть, организованное меньшинство, осуществляющее управление неорганизованным большинством (Моска); люди, обладающие высоким положением в обществе и благодаря этому влияющие на социальный процесс (Дюпре); «высший господствующий класс», лица, пользующиеся в обществе наибольшим престижем, статусов, богатством, лица, обладающие наибольшей властью (Г. Лассуэлл); люди, обладающие интеллектуальным или моральным превосходством над массой безотносительно к своему статусу (Л. Бодэн), наивысшим чувством ответственности (X. Ортега-и-Гассет); лица, обладающие позициями власти (А. Этциони), формальной властью в организациях и институтах, определяющих социальную жизнь (Т. Дай); меньшинство, осуществляющее наиболее важные функции в обществе, имеющее наибольший вес и влияние (С. Кёллер); «боговдохновленные» личности, которые откликнулись на «высший призыв», услышали «зов» и почувствовали себя способными к лидерству (Л. Фройнд), харизматические личности (М. Вебер), творческое меньшинство общества, противостоящее нетворческому большинству (А. Тойнби); сравнительно небольшие группы, которые состоят из лиц, занимающих ведущее положение в политической, экономической, культурной жизни общества (соответственно политическая, экономическая, культурная элиты) — (В. Гэттсмен и другие теоретики элитного плюрализма); наиболее квалифицированные специалисты, прежде всего из научной и технической интеллигенции, менеджеров и высших служащих в системе бюрократического управления (представители технологического детерминизма), люди, обладающие качествами, которые воспринимаются в данном обществе как наивысшие ценности (сторонники ценностной интерпретации элиты); лица, осуществляющие в государстве власть, принимающие важнейшие решения и контролирующие их выполнение посредством бюрократического аппарата (Л. Санистебан), руководящий слой в любых социальных группах — профессиональных, этнических, локальных (например, элита провинциального города); лучшие, наиболее квалифицированные представители определенной социальной группы (элита летчиков, шахматистов или даже воров и проституток — Л. Боден). В любом случае дихотомия элита — масса является для элитистов ведущим методологическими принципом анализа социальной структуры.

Приведем еще одно из новейших обобщенных определений элиты, которое дают социологи А. Сванн, Дж. Мэнор, Э. Куинн, Э. Райс: «Элиты по определению — люди, которые контролируют большую долю материальных, символических и политических ресурсов общества, чем любая другая страта общества. Они занимают высшие посты в иерархии статуса и власти, полученные ими аскриптивно (по предписанному статусу) или ресептивно (благодаря собственным заслугам). В некоторых обществах элиты резко отделены от других граждан. Элита — те люди, которые занимают высшие властные позиции, контролирует большую часть собственности и имеют наивысший престиж». Эти авторы считают, число этих людей составляет примерно около одного процента от численности населения.

ЕЩЕ СМОТРИТЕ:  Неокейнсианские модели экономического развития

Сравним эти определения. Сразу же бросается в глаза смешение терминов: некоторые под элитой имеют в виду только политическую элиту, у других трактовка элиты более широкая. Дж. Сартори справедливо пишет не только о множестве смыслов термина, но и о переизбыточности терминов: политический класс, правящий (господствующий) класс, элита (элиты), властвующая элита, правящая элита, руководящее меньшинство и т.п. Подобная переизбыточность ведет только к путанице.

Прав А. Цукерман, отмечающий в этой связи: «Различными названиями пользуются для обозначения одного и того же концепта, и различные концепты обозначаются одним и тем же названием». Поэтому задача видится не в том, чтобы ввести еще один термин, а чтобы четко определить понятие, ставшее наиболее распространенным, понятие элиты, ввести его со строгим, однозначным содержанием. Отметим, что понятие элиты тесно связано с проблемой социальной стратификации: элита — это высший слой в любой системе социальной стратификации. Естественно, что при определении понятия политической элиты речь идет о политической стратификации общества.

Существующие в политологии дефиниции различаются между собой и с точки зрения широты понятия элиты. Сторонники более узкого определения относят к элите только высший эшелон государственной власти, сторонники более широкого — всю иерархию управленцев, выделяя высшее звено власти, принимающее решения, жизненно важные для всей страны, среднее звено, принимающее решения, значимые для отдельных регионов, отдельных сфер социальной деятельности, наконец, разветвленный бюрократический аппарат.

Чтобы иерархизировать структурные элементы элиты, С. Кёллер вводит понятие «стратегических элит». Появился и термин «суперэлита» или элита в системе элит. По отношению к низшим структурным уровням элиты предлагается термин «субэлиты», региональные элиты и т.д. Наконец, в самой политической элите следует различать правящую элиту и оппозиционную (если это — «системная» оппозиция, борющаяся за власть в рамках данной политической системы) и контрэлиту, имеющей целью изменение всей политической системы.

Из многочисленных критериев для выделения элиты функционалисты подчеркивают один, причем действительно важнейший, Дж. Сартори называет его альтиметрическим: элитная группа является таковой потому, что располагается — по вертикальному разрезу строения общества «наверху». Итак, согласно альтиметрическому критерию, саркастически замечает Сартори, предполагается, что кто наверху, тот и властвует, — предположение, основывающееся на том мудром доводе, что власть возносит наверх, а обладающий властью потому и обладает ею, что находится наверху.

Альтиметрический критерий сводит дело к оправданию фактического положения вещей. В связи с этим функциональный подход оказывается весьма уязвимым для критики с позиций тех социологов, которые отдают примат другому критерию выделения элиты — критерию достоинств, заслуг, согласно которому властвующая элита должна состоять из достойнейших, выдающихся, высокоморальных людей.

Однако ценностная интерпретация элиты страдает, на наш взгляд, еще большими недостатками, чем структурно-функциональная. На вопрос, кто правит обществом, элитарист ценностной ориентации может дать ответ: мудрые, дальновидные, достойнейшие. Однако любое эмпирическое исследование правящих групп в любых существующих ныне (и существовавших ранее) политических системах с легкостью опровергнет такое утверждение, ибо покажет, что слишком часто это — жестокие, циничные, коррумпированные, корыстолюбивые, властолюбивые, не брезгующие для достижения своей цели никакими средствами лица.

Но если требования мудрости, добродетельности для элиты — норматив, который начисто опровергается действительностью, тогда — пусть нас простят за каламбур — какова ценность ценностного подхода? Обычно элитарист консервативной ориентации прокламирует в качестве своего идеала совмещение этого норматива с действительностью (таков был и идеал Платона), и, как следствие этого, совмещение формального и неформального авторитетов.

Однако идеал этот с самого начала отягощен рядом предрассудков и стереотипных установок, ибо добродетельных, мудрых он почти всегда ищет в представителях господствующих классов (как это, собственно, и делал Платон). К тому же стабильность социальной системы — действительный идеал консерваторов — требует преемственности элиты, а для наиболее откровенных реакционеров это — переход элитных позиций от отцов к детям с минимальными возможностями доступа к ним «аутсайдеров».

Стремление элитаристов представить элиту в социально—психологическом плане как людей, превосходящих других по уму, наделенных определенными способностями или моральными качествами, легко оборачивается открытой апологетикой элиты. Если подобные суждения можно простить мыслителям древности, то со времени Макиавелли они не могут не звучать наивно. Это особенно относится к современным исследователям элит, которые могут достаточно ясно видеть, сколь высок среди представителей элиты процент людей лживых, лицемерных, аморальных, изворотливых, ловкачей, беспринципных искателей власти.

Можно задать сторонникам ценностного подхода к элите вопрос: почему среди правящей элиты процент выходцев из имущих классов во много раз превосходит процент выходцев из неимущих? Неужели среди меньшинства населения — богатейших людей, владельцев основных средств производства — и следует искать самых достойных, мудрых, способных? Права С. Келлер, которая пишет, что подобные взгляды «близки к мистицизму». Чтобы считать, что именно представители властвующей элиты являются наиболее достойными, высокоморалъными членами общества, нужно либо впасть в мистицизм, либо допустить, что классовая ограниченность порой перерастает в полное классовое ослепление.

Сторонники «морализаторского» подхода к определению элиты — Билен-Миллерон и другие — вынуждены различать «хорошую» и плохую» элиты. Естественно, «морализаторы» испытывают определенные неудобства от того, что правящая верхушка даже передовых демократических стран разительно отличается от рисуемого ими идеализированного портрета «благородной элиты». Недаром в свое время П. Сорокин и У. Ланден, сами не вполне свободные от подобного «морализаторского» подхода, исследуя элиты индустриального общества, сделали однозначный вывод об «аморальности верхов».

Похоже на то, что ценностный или меритократический критерий выделения элиты оказывается чисто нормативным, не коррелирующимся с социологическими данными (таким образом, «он оказывается в поле политической философии, а не политической социологии). И не случайно, что Г. Лассуэллу, взявшему у Парето термин «элита», пришлось менять акценты. Если у Парето термин носил и альтиметрический характер (элита — «высшие классы», «люди, занимающие высокое положение соответственно степени своего влияния, политического и социального могущества») и вместе с тем ценностной характер (элита — «наиболее квалифицированные» люди, «обладающие качествами, которые обеспечивают им власть»), то Лассуэлл очищает термин от ценностных критериев, определяя элиту как людей, обладающих наибольшей властью.

Но, избавившись, казалось бы, от одной трудности, Лассуэлл не только не избавился, а, напротив, усугубил другую трудность. Если мы ограничивается чисто альтиметрическим подходом, отвлекаясь от качеств правящих групп, то какое право мы имеем называть их элитой, т.е. лучшими, избранными? Как пишет Сартори, «почему надо говорить «элита», совершенно не имея в виду того, что этот термин значит, т.е. выражает в силу своей семантической значимости? Далее, если «элита» уже не указывает на качественные черты (способность, компетентность, талант), то какой же термин мы употребим, когда эти характеристики будут иметься в виду?

Таким образом, семантическое искажение, описав круг, возвращается, чтобы породить, в свою очередь, искажение концептуальное. Если мы хотим дальнейшего усовершенствования концепции Парето с помощью Лассуэлла и, наоборот, если мы хотим подправить Лассуэлла с помощью Парето, тогда следует проводить различие как терминологически, так и концептуально, между властной структурой и элитной структурой. Не все контролирующие группы являются по определению… «элитными меньшинствами»; они могут представлять собой просто «властные меньшинства». Сам Сартори, обнаруживая недостатки и функционального, и ценностного подходов к элите и обсуждая проблему их синтеза, склоняется в целом ко второму.

ЕЩЕ СМОТРИТЕ:  Теории заговора: как отличать твердую почву фактов от болота вымыслов

Отметим при этом, что ценностной подход может вылиться не в апологетику, а, напротив, в критику элиты, в выявление несоответствия ее с нормативом и, таким образом, в программу повышения качества элиты. Поэтому многие политологи считают, что в этом — путь развития и даже путь спасения демократии. Как отмечает американский политолог В. Ки, решающим элементом, от которого зависит благополучие демократии, является компетентность политической элиты. «Если демократия проявляет неуверенность, клонится к упадку или катастрофе, то это именно идет отсюда».

Близкую мысль высказал Д. Белл: «Оценка способности общества справиться со своими проблемами зависит от качества его руководства и характера народа». Заметим при этом, что если принять ценностные критерии, мы будет вынуждены различать и даже противопоставлять друг другу «элиту де-факто» и «элиту в себе», и тогда задача создания оптимальной политической системы превращается в задачу сделать «элиту в себе» «элитой де-факто». Однако сторонники функционального подхода сталкиваются с не меньшими затруднениями, ибо вынуждены допустить, что один и тот же человек, обладая капиталом и властными ресурсами, считается членом элиты, а лишившись этих ресурсов, перестает быть таковым, то есть элитен не он, а его кресло, его деньги.

Как мы убедились, аксиологический подход к проблеме (элита — совокупность индивидов, обладающих преимуществами по определенной ценностной шкале) оказывается уязвимым; сами элитисты этого направления вынуждены признать, что часто это ценности с отрицательным знаком. Поэтому ныне большая часть элитологов склонна рассматривать элиту как группу лиц, стоящих у власти, безотносительно к моральным и иным качествам самих этих лиц.

Таков, в частности, подход «макиавеллиевской» школы элитаристов, отождествляющих вслед за Моской элиту с правящим классом. Но, вместо того, чтобы объяснить, как и почему экономически господствующий класс становится политически господствующим, они рассматривают политические отношения в качестве первичных, определяющих все другие общественные отношения. В результате причина и следствие у них меняются местами.

Отметим также, что ряд элитаристов (Ф. Ницше, Ортега-и-Гассет, Н.А. Бердяев, Т. Адорно) в противоположность трактовки элиты как группы, находящейся у власти (это в их представлении обычно псевдоэлита или вульгарная элита — несамостоятельная, нуждающаяся в массе и потому подверженная массовым влияниям, развращенная массой), считает элиту ценностью в себе безотносительно к ее позициям власти.

Более того, по их мнению, духовная, подлинная элита стремится отгородиться от масс, обособиться и тем сохранить свою независимость, уйти в своего рода «башню из слоновой кости», чтобы сохранить свои ценности от омассовления. Иллюстрацией подобных взглядов может служить известный роман Г. Гессе «Игра в бисер». Интересна позиция Ч. Миллса, который, различая властвующую и духовную элиту, искал путей к достижению подотчетности первой по отношению ко второй.

Небезынтересно продолжить рассмотрение длящихся не одно десятилетие споров элитологов относительно содержания понятия элиты. Полемика по этому вопросу велась на ряде международных социологических и философских конгрессов, конгрессов политических наук, где отмечалась произвольность иррационалистической трактовки элиты (в том числе харизматической), попыток трактовать элиту как группу индивидуумов, обладающих определенными (превосходящими) психологическими характеристиками, «комплексом превосходств по уму, характеру, способностям» (Ля Валет).

На IV Всемирном социологическом конгрессе отмечалось, что дихотомическое деление элита — масса слишком поверхностно отражает структуру социально-политических систем. В докладе Ж. Ляво на этом конгрессе содержалось весьма примечательное признание: «Приходится удивляться тому, что социологическое исследование отталкивается от такого неточного, малообъективного и двусмысленного понятия, каким является понятие элиты. Добавление прилагательного «политическая» не облегчает задачу.

Вызывая в представлении гипотетическую общность людей, отличных от масс, термин «элита» имплицитно отсылает нас к многочисленным социальным философиям, стремящимся оправдать и распространить весьма неточную и «морализирующую» концепцию социальный различий». Тем не менее (и это характерно), после столь уничтожающей критики докладчик призвал не отказываться все же от понятия «правящая элита», полезного, как он отметил, в качестве исследовательской гипотезы.

»Какова ценность этого мнимонаучного понятия? — задал вопрос другой докладчик, Дж. Мейсел. — Следует ли отнести теории элиты к области донаучных? Или же их следует рассматривать исключительно в духе сорелевского мифа?». Тем не менее, он защищал этот термин. Признавая консервативную ориентацию большинства элитистов, он заметил, что «понятие элиты поистине ниспослано самим господом Богом» всем тем, кто жаждет вступить в бой против гипердемократии и социализма, «этих утопий—близнецов».

Дж. Кетлин в своем выступлении заметил, что «термин носит оценочный, а не научный характер». Собственно, подавляющее большинство участников дискуссии указывало на неопределенность термина «элита», но опять—таки не для того, чтобы от него отказаться, а чтобы внести необходимые уточнения. Дж. Сартори сделал это уточнение следующим образом: «В широком смысле элита — высшее руководство, то есть все занимающие высокое положение и призванные к лидерству. Элита — синоним политической элиты. Ни одно понятие лучше, чем это, не подходит для определения правящего класса».

Ю. Пеннати выразил согласие сразу с двумя дефинициями: Монзела (элита — «малая группа, которая в большой социальной группе считается способной к управлению и лидерству, которая обладает внешними атрибутами власти и утверждается в результате определенного выбора или общественной оценки») и Стеммера (элита — «квалифицированное меньшинство, правящий класс в иерархически организованном общества»).

Упоминавшийся выше Ж. Ляво заключил: «Строго говоря, слово «элита» может пониматься не абсолютно, а лишь относительно; это понятие означает совокупность избранных индивидуумов определенной социальной группы (например, элита дворянства). Хотя критерии этого отбора продолжают оставаться неопределенными, по-видимому, это высокие качества человека».

Как видим, критика термина «элита» выливается всего-навсего в его уточнение, которое делается опять-таки либо в ценностном, либо в функциональном плане. Большинство элитологов решительно отстаивают правомерность употребления понятия элиты. Так, французский социолог Л. Боден считает, что «слово элита сохранило весь свой престиж… Элита представляет собой группу, совершенно отличную от других. Ее даже едва ли можно назвать классом. Элита — это качество, воля, мораль. Она выдвигает проблему, которая должна решаться в условиях любых социально-экономических режимов, и будущее человечества зависит от этого решения».

Из нашего краткого обзора споров о понятии элиты можно сделать вывод о том, что как ценностная, так и функциональная интерпретации этого понятия не свободны от серьезных недостатков. Признавая это, С. Кёллер видит выход в том, чтобы примирить обе эти концепции, делая в высшей степени спорное допущение, что соединение двух неистинных концепций может дать одну истинную, во всяком случае, находящуюся ближе к истине, более полную. Кёллер предлагает «анализировать властные функции элиты независимо от того, успешно или безуспешно выполняются эти функции», отвлекаясь от качеств их носителей, то есть по существу воспроизводит в несколько модернизированном виде функциональную трактовку элиты.

Напротив, Сартори, выявляя возможности синтезировать эти подходы, склоняется к ценностной, меритократической интерпретации. Он считает, что альтиметрическая (структурно-функциональная) характеристика элиты страдает недостатком «семантического свойства, искажая самый смысл первоначального понятия элиты, и если не провести разграничения терминов «властное меньшинство» и «элитное меньшинство» (первое — альтиметрическое, второе — меритократическое), то неизбежно окажутся перепутаны и оба явления».

Кто же прав? Ясно, что эклектическое соединение двух концепций оказывается нежизнеспособным паллиативом. Если бы пришлось выбирать одну из двух приведенных выше концепций, политолог, на наш взгляд, должен был бы предпочесть альтиметрическую модель. Попытаемся это обосновать. Будем иметь в виду, прежде всего, многозначность термина «элита», и, во-вторых, что существуют разные типы элит; причем критерии выделения этих элит могут быть различными. При выделении, например, культурной элиты «работает» ценностной критерий.

Иное дело, когда мы вычленяем политическую элиту. Тут мы вынуждены обращаться к альтиметрическому критерию, ибо если мы будем руководствоваться критерием ценностным, элитология может… лишиться своего предмета! Ибо, что греха таить, реальные власть имущие — это далеко не образцы морали, далеко не всегда «лучшие». Так что если в соответствии с этимологией термина элитой считать лучших, избранных, высокоморальных, то в их состав вряд ли вообще попадут политические деятели, во всяком случае, подавляющее большинство их. Тогда в каком же смысле можно употреблять термин в политологии? По-видимому, скорее все же в альтиметрическом, функциональном.

ЕЩЕ СМОТРИТЕ:  Что читал Сталин

Наконец, мы считаем, что нужно четко различать в структуре политологии политическую философию и политическую социологию (наряду с другими политологическими дисциплинами, например, политической психологией, политической историей и т.д.) Так вот в рамках политической философии, поскольку она носит нормативный характер, следовало бы предпочесть ценностной, меритократический критерий, а в рамках политической социологии мы вынуждены, увы, ориентироваться главным образом на альтиметрический критерий.

Подход политического социолога отличается от подхода культуролога. Культурологи обычно применяют термин «элита» к выдающимся деятелям культуры, к творцам новых культурных норм, иногда он выступает как синоним «аристократии духа». Для политического социолога элита — та часть общества (меньшинство его), которая имеет доступ к инструментам власти, которая осознает общность своих интересов как привилегированной социальной группы и защищает их.

Поэтому суждения о том, что мы в России много десятилетий XX века жили без элиты, ибо лучшие люди были уничтожены или томились в концлагерях, находились в эмиграции или «внутренней эмиграции» — суждения, которые можно часто встретить в литературе последних лет — это суждения нравственные, аксиологические, но не политологические. Раз имел место властный процесс, он осуществлялся определенными институтами, определенными людьми, как бы мы их ни называли; именно в этом — функциональном смысле (а не морализаторском) политолог употребляет этот термин, безотносительно к моральным, интеллектуальным и иным качествам элиты.

Особо следует сказать о дискуссиях по проблемам элиты в нашей стране. В советской научной литературе термин «элита» впервые вводится во второй половине 50-х годов. Вводится, так сказать, через «черный ход», а именно — через разрешенный жанр «критики буржуазной социологии» (термин столь же нелепый, как «буржуазная физика» или «буржуазная биология»). Иначе говоря, речь могла идти лишь об элитах в капиталистических странах, причем в негативном контексте.

Известно, что в советское время элитологическая проблематика применительно к анализу социальных отношений в нашей стране была табуирована. Официальная идеология утверждала, что в СССР нет эксплуатации человека человеком, следовательно, нет и не может быть господствующего эксплуататорского класса, нет и не может быть элиты. Это было ложью: при советской власти существовала высшая социальная страта (а элиту можно рассматривать как высшую страту в системе социальной стратификации), выполнявшая управленческими функциями, обладавшая институциональными привилегиями, то есть всеми атрибутами элиты, пусть элиты весьма специфической.

Как показал М. Джилас, особенность этой элиты, этого «нового класса» заключалась прежде всего в том, что эксплуатация им народных масс осуществлялась не посредством частной собственности на основные средства производства, а посредством коллективной собственности этого класса (причем в этой собственности находилось и само государство). И дихотомия элита—масса вполне «работала» при анализе социально-политической структуры так называемых «социалистических» стран. Не случайно цензура не допускала применения термина «элита» по отношению к странам, считавшимся социалистическими. Элитологический анализ правящих слоев социалистических стран проводился зарубежными советологами и политическими эмигрантами — А. Авторхановым, М. Джиласом, М. Восленским.

Любой господствующий класс идеологически оправдывает и обосновывает свое господство. Советская элита, этот «новый класс», пошла дальше: она, как отмечал Восленский, скрывала само свое существование; в советской идеологии этого класса не существовало. Считалось что в СССР были только два дружественных класса — рабочие и колхозники, а также прослойка интеллигенции. Особенно тщательно эта элита скрывала свои привилегии — спецраспределители, спецжилье, спецдачи, спецбольницы — все это было возведено в ранг государственной тайны.

Дискуссии об элите, о смене элит, об их качестве, о самом термине «элита» применительно к политическому руководству России, о том, является ли постсоветская элита сложившимся социальным слоем, или же она находится в начале своего формирования, широко развернулась в нашей стране в 90-е годы. Так, известный российский социолог Ж.Т. Тощенко решительно возражает против того, чтобы нынешних правителей России называли элитой. И в аргументах, подкрепляющих эту позицию, нет недостатка.

Как можно называть элитой в ее истинном значении людей, чье правление привело к драматическому ухудшению жизни населения, к сокращении его численности? Тогда, может быть, это — образцы морали? Увы, это — одна из наиболее коррумпированных групп российского общества, члены которой думают более о собственном обогащении, чем о благосостоянии народа. В этом — главная причина отчуждения, существующего между народом и элитой.

Свое «вхождение во власть» эти люди достаточно трезво рассматривают как временное и соответственно действуют как временщики, озабоченные прежде всего быстрым личным обогащением. Побыв во власти и выпав из нее, они оказываются обычно весьма богатыми людьми, крупными акционерами банков и корпораций, владельцами солидной недвижимости. Значительная часть их — бывшие партийные и комсомольские номенклатурщики, как правило, второго и третьего эшелонов, сумевшие использовать конъюнктуру, с легкостью поменявшие свои убеждения, часто это бывшие теневики, ныне легализовавшие себя, порой это люди с уголовным прошлым. Причем этим людям очень нравится, когда их называют «элитой». Это щекочет их самолюбие.

Так правомерен ли по отношению к ним термин «элита»? Может быть, правильнее называть их правящей группой или кланом? Но тогда тот же подход следует применить и к политической элите других стран, также не отличающей высокой нравственностью. Не будет ли тогда этот спор спором о словах, спором терминологическим? Если в соответствии с этимологией термина элитой считать лучших, высокоморальных, то в их состав вряд ли вообще попадут политические деятели, во всяком случае, подавляющее большинство их. Попадут сюда А. Эйнштейн, А.Д. Сахаров, А. Швейцер, мать Тереза, но не попадут действующие политические лидеры. Тогда в каком же смысле можно употреблять этот термин в политической науке?

Ответ на интересующий нас вопрос, на наш взгляд, связан с необходимостью различать в структуре политологии политическую философию и политическую социологию (наряду с другими политологическими дисциплинами, такими как политическая психология, политическая история и т.д.) Специфика политической философии заключается не только в том, что она представляет собой наиболее высокий уровень обобщения политической жизни общества, но и в том, что она делает упор на нормативность политических процессов, тогда как политическая социология описывает и объясняет реальные политические процессы, которые порой весьма далеки от нормативных. Так вот в рамках политической философии, именно поскольку она носит нормативный характер, следовало бы предпочесть ценностной, меритократический критерий, а в рамках политической социологии мы вынуждены, увы, ориентироваться главным образом на альтиметрический критерий.

 

Изучить власть, ее разнообразие, закономерности происхождения и функционирования, типы, субъекты и объекты власти, технологии и процедуры власти вы можете с помощью курса «Кратология: наука о власти»: отдельно или по абонементу со скидкой.

Также смотрите

2023 © НП ЦДО «Элитариум»
Копирование материалов запрещено.

Выберите курсы или программы